Врагов выбирай сам - Страница 73

Дай-то бог. А пока оно не пришло, это славное время, чернецы делали, что могли, и слыли в людских глазах праведниками. Тамплиеры же, убивающие чудищ на окраинах, становились как бы уже и ненужными.

Чего там хотел сэр Герман? Незамыленного взгляда? Так замыленный или нет, взгляд видит то, что на поверхности: глава епископской церкви начал войну против воинства Храма. Бескровную войну, до победного конца. Наше дело правое – мы победим. И возразить-то нечего. Дело и вправду правое. Двуглавая церковь – это ведь исключительно от безысходности, от неверия в людскую порядочность. После Дня Гнева, когда жизнь устраивалась заново, Невилл-Наставник повелел не отдавать такую силу в одни руки. И Артура с Альбертом сто лет назад тоже не от хорошей жизни отправили в Теневую Лакуну. Слишком много возникло вопросов к ордену у тогдашнего митрополита. Герои там или нет, а непорядок это, чтобы рыцарь и нечистый маг братьями стали, кровь смешали по языческому обряду – две силы несовместимые.

Тогда надеялись переждать, пока страсти улягутся, и вернуться тихо и незаметно. Получилось же совсем не так, как рассчитывали. Сто лет прошло... Страсти не улеглись, страсти сказками стали. Ну люди! Уж лучше б грешником числили. Младшему, правда, еще того хуже – в ангелы записали. Тьфу! Грех и срамота, и смешно, и страшновато.

А нынешний митрополит, он всем праведникам праведник. Ему можно всю власть отдать. Даже нужно, пожалуй.

Не многовато ли святых для одной Долины?

Ересь, ересь... Но Господь простит, поскольку добр и понимает, что человеческий разум далек от совершенства. И цепляется этот разум за щербиночку на гладкой полировке. Щербинка, она и ни при чем, может. Не в ней, может, и дело. Но – цепляется.

Не многовато ли святых?

Чего думать? Бить надо. Вот только некого.

Вместо личности – свобода, вместо памяти – даты.
Вместо разума – компот из разноцветных идей.
Убивая человека, убиваешь себя ты.
Убивая этот мир, мы убиваем людей.
Неоконченные фразы из неначатых песен,
Неподвижные рассветы в тумане дождя...

Чуть слышно загудев, прислонилась к стене гитара. Галеш, не спрашивая разрешения, плеснул себе вина и улыбнулся глазами поверх кружки:

– Мыслишь?

Артур лишь вздохнул. Бессмысленное перебирание фактов и фактиков, собственных ощущений и чужих рассказов – меньше всего это походило на размышления. Выводы, выводы где? Хоть какие-нибудь, кроме банального перехода власти в одни праведные руки! Переборы струн, увы, не были музыкой Флейты, и озарение не приходило. Хотя надо признать, что сам Галеш чем-то на Флейтиста походил. Такой же странный, не в себе, и говорит загадками. Только не от ума, а потому что редко какую мысль додумать умеет. У него, что в стихи не складывается, сразу из головы вылетает. Зато если уж сложится...

– Как тебе песня? – спросил Галеш, сообразив, что ответа на первый вопрос не дождется.

Артур кивнул.

Да, если что складывалось в стихи, то получалось оно, как сейчас, или как тогда, в Ратуше, или как той ночью во дворе профессора. Песни были всегда к месту и всегда о том, о чем думалось, чему радовалась или по чему томилась душа.

– Ты сам мог бы, – Галеш поставил кружку, облизнулся, – рисовать мог бы. Как я пою. Я в Сегеде был, видел. Понял, как ты Ее любишь, даже позавидовал. И сейчас еще завидую. Ты Ее правда видел?

Артур пожал плечами.

Его рисунки хранились в архивах орденской библиотеки. Может, стоило бы удивиться тому, как Галеш пролез туда, но удивляться Галешу Артур за время знакомства с ним разучился. А отвечать на дурацкие вопросы еще не привык. И не привыкнет, наверное.

Рисовать заставил сэр Герман. Впрочем, на языке командора это называется «попросил». Еще тогда, сто лет назад. Артур «по просьбе» начальства изобразил всех чудищ, каких довелось повидать. И убить. Это уж само собой. Отметил уязвимые места, на словах объяснил, какая кого берет магия, тогда же составили подробную карту мест обитания... Это было вскоре после житника. И сэр Герман с несвойственной ему застенчивостью спросил: «А Пречистую написать сможешь?»

Неожиданный переход от чудищ к Богородице сбил с толку, так что Артур, не задумываясь, начал набрасывать Ее лик, темные и теплые глаза, спокойную улыбку...

– М-да, – только и сказал командор, поглядев на рисунок. – И как оно, святым быть при жизни?

Грех, конечно, такое спрашивать. Но тогда все они, все братья и сэр Герман тоже, не в себе были. Это рассказывать потом легко, пожгли, мол, детишек, и вся недолга В общем, извинился сэр Герман, рисунки забрал и ушел

– И ведь не красавица, – удивленно заметил Галеш, – а на сердце легла. Я, знаешь, взгляд ее теперь вижу. Изредка. Это как рассвет – чистота, надежда, и радостно так.

Он сосредоточенно нахмурился, потянулся за гитарой, да так и застыл с протянутой рукой, подавшись вперед. Задумался. Накатило значит. Со дня на день новой песни ждать можно.

Завтра Зако на очереди и послезавтра тоже. А потом опять Галеш будет. Что у него народится, интересно?

«Интересно? – сам себя спросил Артур. И сам себе кивнул: – Да».

Эти песни «ложились на сердце». А гитара, подаренная флейтистом, казалась иной раз просто волшебной. Хотя ни Альберт, ни сам Артур никакой магии там не ощущали. Просто добрый инструмент, с любовью сделанный, оттого и особенный. Галеш с подарком Флейтиста не расставался. Когда был собой, а не Зако, понятное дело. Зако от гитар воротило. От всех.

Что ж, понять можно. Если бы не подарок нежданный, был бы хайдук в теле Галеша полновластным хозяином. А так пришлось договариваться: два дня один командует, два дня – другой. Зако и бесился-то с самого начала лишь оттого, что Галеш Ирмину гитару с собой в Цитадель потащил. Пока не разбился инструмент, певун собой оставался, для Зако лишь малый уголок выделив. Правда, от гагары той уже через минуту только гриф да струны остались. Но Зако доблестному и минуты за глаза хватило.